34-летний Вячеслав Астахов из Белгорода подписал контракт в 2020 году. Через два года он попытался его разорвать, чтобы не ехать на войну в Украину, но его — эксперта-криминалиста — записали командиром танкового взвода и отправили на фронт. Весь его взвод погиб, сам Астахов чудом выжил, а потом дезертировал.

"Была тупая надежда, что меня это не коснётся"

Начало войны застало Вячеслава Астахова в Нижегородской области — в командировке по повышению квалификации.

— Я хорошо помню 24 февраля, мы все в казарме сидели у телевизора с открытыми ртами, никто не верил, что это правда. Утром позвонили родственники из Белгорода, которые проснулись в ужасе от грохота, — вспоминает Вячеслав.

До войны он учился на криминалиста, работал в полиции — сначала в патрульно-постовой службе, затем был инспектором охраны общественного порядка.

— Мой отчим, бывший опер, тогда на меня влиял. Я думал, полиция — это круто, но через четыре года понял, что там люди гнилые сверху донизу. Плюс руководство начало навешивать лишнюю работу, надо было его на место ставить, а я соглашался, повесили на меня оружейку и вещдоки, хотя у меня не было допуска. Если говорил, что не справляюсь, отвечали, что я лентяй. Когда в 2018 году за мной во время отпуска приехали опера, чтобы я возвращался работать с вещдоками, я уволился.

Сразу же, вспоминает Астахов, стало трудно с деньгами. Давил кредит за машину, которую он продал, но расплатиться с кредитом все равно не получилось. В разгар пандемии в 2020 году устроился на работу в магазин, но вскоре попал под сокращение.

— Я не знал, как быть. Один знакомый, набиравший людей по контракту, предложил послужить два года на Новой Земле: там двойной коэффициент по оплате и нормальные условия. Я не хотел связываться с армией после "срочки", где зря потерял год и по сути был бесплатной рабочей силой, отношение со стороны старшего призыва и командования было ужасным. Но долги душили, и я всё-таки согласился, — вспоминает он.

Его не хотели брать на контракт из-за сколиоза и астигматизма, но затем все же поставили годность с ограничениями. Отправили в ракетную часть на Новую Землю, где Астахов не прошёл полиграф. После этого устроился дизелистом-электротехником на Южном острове, обслуживал взлётно-посадочную полосу в посёлке Рогачёво. 24 февраля 2022 года он находился в командировке по повышению квалификации.

— Преподаватели нам говорили, что Украина сдастся максимум через неделю. Потом мы прочли в телеграме про сожженную колонну, стало ясно, что война затягивается. Учебку нам на месяц сократили, выдали сертификаты и разогнали обратно по частям, — рассказывает он.

Вернувшись в часть, Вячеслав попросил отпуск. Ему пообещали, но только если он подпишет рапорт на продление контракта, который заканчивался в августе. Астахов, по его словам, думал, что его часть на фронт не отправят — он подписал продление на год и уехал в отпуск. А вернувшись, узнал, что из Москвы приходят бумаги с требованием отправлять на войну. К июлю в Украину отправили человек 15 — в основном тех, у кого были проблемы с алкоголем.

Через месяц пришёл новый контракт, от которого, по словам Астахова, уже нельзя было просто так отказаться.

— Сказали так: "Подпишешь — и никто тебя не тронет, а не подпишешь — отправим на войну в первых эшелонах, пока действующий контракт не истёк". Угрожали ещё в тюрьму посадить, я испугался и подписал, поверил сказкам командиров. Пару месяцев действительно не трогали, выгребли сначала алкашей, потом конфликтовавших с командованием. В сентябре меня вызвали, спросили, какое у меня высшее образование. Я ответил — криминалист, начальник штаба объяснил, что в третий армейский корпус ищут офицеров с высшим образованием: "У тебя образование не военное, давай мы тебя подадим, отчитаемся, а тебя всё равно не возьмут". Я сдуру согласился и продолжил спокойно служить, — продолжает он.

Через месяц пришёл ответ: его берут в армейский корпус. Астахов пожаловался командиру роты и заявил, что не собирается никуда ехать, ему предложили написать рапорт об отказе. Через две недели оказалось, что рапорт "потерялся".

— Они всё сделали за моей спиной и поставили перед фактом: либо я еду, либо тюрьма за отказ выполнять приказ. Но я же служить пошёл, только чтобы закрыть долги, и всячески старался увернуться от отправки на войну. Во-первых, переживал за свои жизнь и здоровье, во-вторых, уже понимал, что там происходит. У меня была тупая надежда, что меня это не коснётся. Я общался с двумя адвокатами — один советовал писать рапорты на отказ и добиваться врачебной комиссии, другой рекомендовал вести себя осторожно, поскольку действительно могут возбудить дело за отказ. Тогда меня это пугало больше всего — я надеялся "откосить" законными способами.

Вячеславу предписали явиться на военную базу в посёлке Мулино Нижегородской области, но там сказали, что его формирование уехало. И посоветовали торопиться — иначе могут возбудить дело о самовольном оставлении части.

— Тогда у меня уже начала крутиться мысль — выкинуть или спрятать своё личное дело, которое у меня было на руках, а самому затеряться, — вспоминает он. — Но выплат тогда не было, за свой счёт еле добрался до Мулино. Скрываться дома — не вариант, а прятаться где-то ещё было не на что. Я вернулся в Белгород, посоветовался с родственниками. Мама сказала: оставайся, что-нибудь придумаем. Отчим, напротив, говорил, что меня найдут и посадят, сказал искать часть и договариваться, чтобы при ней оставили и не отправляли в Украину.

Часть нашлась в посёлке Персиановский Ростовской области, в ноябре Вячеслав отправился туда.

— Я был в шоке от того, что увидел. Часть уже отбыла в Украину, а в посёлке был штаб и отдел комплектования. Туда со всей России приезжал пачками народ — по 10-15 человек. В основном — добровольцы. В казарме не хватало места, люди спали в грязи на полу. Одевали и обували во что попало, половина формы летняя, половина зимняя, документы сразу отдавали, чтобы быстрее отправить на фронт. Никаких обучений и тренировок, приехала партия — её одели, обули, увезли, такой конвейер. Я смотрю — раз уж здесь такое, что будет в Украине? У меня появился дикий страх — я понял, что нужно делать всё, чтобы туда не попасть, — говорит Вячеслав.

Командование выдало ему документы, в которых он числился командиром танкового взвода. По словам Астахова, те, кто прямо говорил, что не хотят на войну, становились для командования трусами и "врагами народа" — их отправляли силой сразу на передовую. Поэтому сам он говорил, что никогда не имел дела с танками и не готов брать на себя ответственность.

— Мне начали лапшу вешать, что я не один такой, и что меня сейчас отправят в Питер, в учебку на месяц. Я всё равно не подписал документы на принятие должности, пошёл к руководству с просьбой оставить меня при части, так как воевать не умею и не готов. Они мне тоже сказали, что обучат, а все места в части заняты. Единственное, что предложили — выбор между командиром танкового взвода и мотострелкового. Я с тяжёлым сердцем выбрал танковый, — рассказывает Вячеслав.

Его забрали в учебку в Сертолово в Ленинградской области.

— Там ещё больший бардак: все бухают, грязь, крысы. Обучение формальное: пару дней рассказывали, как систему в танке запускать, пару раз выстрелили по мишеням, постреляли из автоматов. Вернувшись в часть, я сказал, что мы непонятно чем занимались, и на меня руководство уже начало косо смотреть, сразу отношение изменилось. Сказали, что меня всему научат уже там, на войне. Я понял, что по-человечески не договориться, и поехал в ростовскую прокуратуру с жалобой, что меня без знания техники отправляют командовать. Главный, полковник, сразу начал с наездов и угроз — что я трус, дезертир, что меня надо посадить.

Полковник вызвал из военной комендатуры капитана и потребовал отвести Вячеслава обратно в часть. Но капитан оказался на удивление человечным.

— Он показывает на меня рукой и говорит: "Посмотрите на него, куда ему воевать, имейте совесть". Меня попросили выйти, минут через 20 он вышел: "Я сделал все, что мог, все места при части заняты, так что тебя не оставят. Единственное — ещё раз поедешь на обучение, потянешь время". Командиры ругались, что я через их головы переступил, но я ответил, что выбора мне не оставили. Они на меня совсем окрысились и с тех пор общались только в приказном порядке.

После поездки в прокуратуру майор показал ему на телефоне видео с украинского дрона, где подбили российскую БМП, экипаж погиб, а наводчик отстреливался, пока машину полностью не уничтожили.

— Он хотел показать, какие бывают "герои", готовые умереть в бою, типа это круто. Я в шоке был. А когда приехал в часть рано утром, там сидел паренек молодой, очень грустный. Я спросил, что случилось — он пробубнил, что не хочет возвращаться в этот дурдом. Когда штаб открылся, прибежали медики уводить этого парня — он себе ножом ударил под ребро, лишь бы не ехать обратно на фронт, — вспоминает Вячеслав.

"Или едешь, или в тюрьму"

Пару недель он жил и спал на полу в части, собирал контактные данные родственников военных на случай гибели, занимался бумажной штабной работой. Затем его вновь отправили на обучение — "в прежнюю часть, где было то же, что и в прошлый раз".

— Я понял, что законного способа выкрутиться нет, и просто тянул время, — говорит Вячеслав.

Вернувшись, опять попросил оставить его в части — и, к удивлению, его оставили помогать с документами. У Вячеслава появилась надежда. Его отправили в Петербург забирать из госпиталя тело погибшего военного и сопровождать вплоть до похорон в Нижнем Новгороде. Погибший был легко ранен и умер от сепсиса. На Вячеслава, по его признанию, накатило отчаяние.

Когда он вернулся, командир роты сказал, что через час его заберут в Украину.

— Я просил пойти навстречу, поступить по-человечески, но он посмеялся и показал бумагу с приказом: или едешь, или в тюрьму. Я впал в ступор, как овца, которую ведут на убой. Молча собрал вещи и поехал, всю дорогу был в каком-то коматозном состоянии. Теперь понимаю, что нужно было сразу избавиться от личного дела и прятаться.

10 марта 2023 года его привезли в Красный Луч в оккупированной Луганской области, определили в 8-ю танковую роту под Макеевкой. В роте не велась документация, и ему разрешили наладить всё по уставу, этим занимался до мая. Но затем командиром батальона стал командующий 7-й роты с позывным "Викинг", который славился жестокостью и избиениями подчинённых. И Вячеслава стали отправлять на боевые задания — комбат говорил: "Готовься, начинается у тебя весёлая жизнь, слишком долго ты занимался непонятно чем, сейчас поймешь, что такое служба настоящая".

— Там вся рота была из пьяниц, меня с ещё одним взводным перевели к командиру в усиление, за пьяными следить, — вспоминает он. — Руководство сразу сказало, что я буду "в ответе за личный состав", что им надо "показать, что я командир", "любыми путями заставить слушаться, не бухать и не заниматься ерундой". Я был в шоке, поговорил откровенно с ребятами, спросил, почему они бухают. А они подписали контракты на полгода, думали отслужить и вернуться — у кого-то кредиты, семьи, кому-то дом достроить. Но контракты оказались бессрочными, кто-то уже по девять месяцев служил, кто-то по году. И люди не выдерживали — бухали, потому что психика отказывала. Конечно, я никого не бил и морально не давил — всё старался решать по-человечески.

По его словам, сначала рота жила в заброшенной конюшне, потом из-за постоянных попоек солдат отправили в лес копать себе блиндажи, "в наказание — чтобы жили там, как собаки". Но пьянство не прекращалось.

— Руководство требовало людей бить, к деревьям привязывать и в ямы сажать, чтобы не пили. Говорили, что "иначе мы вас с ними отправим в "Шторм" с билетом в один конец". При нашем полку был "Шторм Z", оттуда живым никто не возвращался — они на передке воевали мясными штурмами. В июле командир роты вышел из запоя — не знаю, почему, но ему руководство за все "подвиги" отпуск дало — а нам отказывали, якобы потому, что солдаты из него не возвращаются, — говорит Вячеслав.

Когда выезжали на боевые задания, над головой всё время кружили украинские дроны, возле танка падали снаряды.

— Днём и ночью нас гоняли, мы жили на танке, ни поесть, ни помыться. Я ездил на башне, без команды мне не разрешали уезжать, даже когда был ответный прилет. Через пару недель я сказал комбату, что на башне меня просто убьёт, договорился сидеть в отдалении с рацией. Но когда командир роты вышел из отпуска, он сказал: "Это всё херня, надо сидеть на танке, так веселее", — он дурной был, любил адреналину хапнуть, — продолжает Астахов.

Он не скрывает, что на войне убивал, но оправдывает себя тем, что "выполнял приказы и пытался сохранить себе жизнь".

— Ещё до отправки в Украину я что-то понимал, но там всё дошло окончательно. В открытую, может, говорили не все, но по всем в роте тоже было видно, что они не понимают, зачем эта война, за что мы воюем, что всё это — путинский бред. Я не отрицаю, что выполнял приказы, но иначе меня отправили бы в "Шторм Z". А это билет в один конец. Я жил с мыслью, что уеду в отпуск и не вернусь. И делал, что приказывали, хотя понимал, что это неправильно. Это сложная тема — многие со стороны осуждают таких, как я, по их мнению, я должен был либо сесть в тюрьму, либо не выполнять приказы и погибнуть в штурме — или свои же застрелили бы. Но те, кто там был, немного иначе смотрят на это, — говорит он.

Техника, по его словам, была ужасная — старые танки Т-80, вышедшие из 40-летней консервации.

— Они были полуживые, их было пять, два не ездили — мы снимали с них запчасти, когда ломались другие. А ломались постоянно, ремонтировали всё сами, инструментов не было во всём полку. Но от нас постоянно требовали ездить под угрозой отправки в "Шторм", — вспоминает он. — Второй командир взвода, Андрей Синицын, начал спорить с комбатом из-за тупых приказов — что людей отправляют целый день стоять в открытом поле под дронами и снарядами, что отношение к ним скотское. "Викинг" пригнал машину и отправил его в "Шторм Z".

Были наказания и на месте. Провинившихся сажали в ямы, со времен чеченских войн называемые зинданами, привязывали к деревьям и к танкам. Вячеслав вспоминает своего бойца Ивана, который к девятому месяцу службы "перестал морально справляться" — умолял отпустить его домой, потом запил и трижды не появился на боевом задании.

— Приехал комбат, избил его, пристегнул наручниками к танку на трое суток. Но тот опять забухал, комбат психанул, отправил его в "Шторм Z". Перед этим построил всю роту и сказал: "Это чмо тут служить не будет, его надо отправить в "Шторм", чтоб он там подох вместе с зеками". Ваня оттуда сбежал — его поймали в частном секторе Авдеевки на украинской стороне. В итоге его посадили в психушку с шизофренией — люди на войне буквально сходили с ума, — утверждает он.

"Там нереально оставаться психически устойчивыми"

В марте 2023 года, через две недели после того, как Астахова забрали в Украину, к нему туда решила поехать его невеста Кристина. Вячеслав связал её с местными волонтёрами, передававшими солдатам гуманитарную помощь.

— Попасть туда было не так, чтобы уж очень сложно, вопрос был в безопасности, но я не боялась. Первый раз поехала на автобусе, потом нас возил знакомый таксист. Как к женщине ко мне было отношение странное — многие были в шоке оттого, что я приехала. Там не закрытая территория, не военный городок, только заброшенные здания и блиндажи. Так что как-то так вышло, что я там была. И дроны, и обстрелы — я всё видела своими глазами, — говорит Кристина.

С тех пор она ездила к жениху на фронт каждые выходные — жила с ним в палатке в стороне от остальных, познакомилась с его сослуживцами.

— Конечно, я категорически против войны. Но я не могу гнобить людей, которые туда попали. Среди обычных ребят войну вообще никто не поддерживал; из 10 человек, с которыми я говорила, ни один не хотел воевать, внутри роты не было насилия, не было духа убийц. А их в ответ называли трусами, избивали. Там нет справедливости, человеческого отношения, договориться с командованием нереально, всё принудительно, с запугиванием — чуть что, "отправим в "Шторм". Поэтому люди начинают впадать в отчаяние: там нереально оставаться психически устойчивыми и адекватными, — говорит Кристина.

В августе 2023 года Вячеславу обещали отпуск, но перенесли на сентябрь, затем на декабрь — 10 октября началось масштабное наступление на Авдеевку.

— Утром командир роты собирает экипаж, сам едет на броне и меня с собой на башне тащит. Он передал приказ наводчику, через две секунды вместо выстрела я услышал сильный взрыв — и сразу понял: что-то с танком. Упал с одной мыслью — "нам хана". Очнувшись, почувствовал, что горит спина и шапка, встал и скинул с себя всё горящее. Броня танка полыхала огнём, никто не звал на помощь — значит, все погибли. У меня обуглились руки, лицо, кровь текла, кожа запеклась, я не мог вытащить телефон, рации все сгорели, понял, что нужно выбираться, пока я в сознании — километра полтора с дикой болью прошёл до дороги, где меня подобрал комбат и повёз в больницу — рация молчала, и он понял, что что-то случилось, — вспоминает Вячеслав.

В больнице в Донецке ему оказали первую помощь и прооперировали. Кисти рук обгорели, лицо и уши запеклись, осколки застряли под коленом и в глазу. Кристина приехала в Донецк и уговорила врачей, чтобы Вячеслава эвакуировали в Ростов.

— В Донецке нам сказали: "Сейчас мы его подлечим и отправим на фронт". В Ростове тоже сказали: руки целы, глаз один, может, и не видит, но это не помешает командовать, — вспоминает Кристина.

Инвалидность Вячеславу не дали, в марте 2024-го его выписали, он добился двухмесячного отпуска по болезни. Погостил дома у родных, побыл с невестой и решил скрываться.

— Я избавился от телефона, всех карт, от всего, что связано с моим именем. Четыре месяца прожил в квартире, снятой на чужое имя, но деньги заканчивались. У меня началась жуткая паранойя — я выходил на улицу пару раз в неделю и всего боялся. Когда проходил мимо полиции, у меня начиналась тряска. Мы поняли, что это не вариант: либо меня найдут, либо психика не выдержит, — говорит Вячеслав.

В госпитале Астахову поставили диагноз "ПТСР" (посттравматическое стрессовое расстройство) — у него были панические атаки. После двух месяцев в бегах тревога усилилась — к родителям не раз приходила военная полиция. Вячеслав очень боялся переезда и жизни в чужом месте, особенно на фоне проблем со здоровьем, но в сентябре 2024 года решил бежать из страны.

— Я понял, что не могу жить, потому что боюсь выходить на улицу, у меня не было возможности работать — а тут хотя бы есть шанс. Я связался с "Идите Лесом", прошёл собеседование — и уехал по предложенному маршруту в Армению, — вспоминает Астахов.

С тех пор прошло девять месяцев.

— В Армении занимаюсь всякими шабашками, жить как-то надо, за квартиру платить, еду. Учусь программированию, хочу стать тестировщиком. Денег ни на что не хватает, а по ночам снятся кошмары, болит повреждённый глаз. Иногда думаю, что лучше бы вообще без него остался, мутная пелена мешает, — говорит Астахов. И признается, что вместе с невестой, которая пока остается в России, мечтает переехать "в более безопасную страну", где можно было бы сделать операцию и как-то восстановить зрение.

По словам сотрудника правозащитной организации "Идите Лесом" Ивана Чувиляева, для российских военных дезертирство — вопрос не столько выбора, сколько возможности.

— Оказавшись в Украине, они, как правило, оттягивают отправку на боевые задания, но не могут просто взять и убежать. Они на оккупированной территории, там всюду блокпосты ФСБ, росгвардии и военной полиции. Там все на виду, за неудачную попытку дезертирства военного могут отправить в яму, подвал, в шторм или обнулить, — утверждает Чувиляев. — И они дезертируют из госпиталей, это безопасный метод. Есть ещё "таксисты" — местные, готовые на машинах провезти через блокпосты, но это тоже очень рискованно. Поэтому из части бегут мало — разве что зеки, которым нечего терять.

Издание "Важные истории" по открытым данным на декабрь 2024 года насчитали около 50 тысяч российских военных, объявленных в розыск за дезертирство и самовольное оставление части. Проект "Прощай оружие" считает, что дезертиров может быть гораздо больше — в утекших списках много пропусков и нет данных за 2025 год.

Оригинал публикации: Север.Реалии

Подписывайтесь на наш канал в Telegram.